Издательство "Перископ-Волга" выпустило сборник прозы и поэзии "Род: люди". Там внутри мой рассказ "История прабабки". На самом деле это отрывок, но вполне самостоятельный, из романа "Реки текут к морю". История эта как фильм, мы словно смотрим кино: Дом аптекаря в Айгестане, армянском районе турецкого города Ван. Сама аптека на первом этаже, выше — жилые комнаты. Вот он сам. Как его звали? Ни Гамлет, ни его мама не знают. На то есть причина, но о ней позже. Ну пусть будет Ашот. Человек лет сорока пяти, может чуть больше, чуть сутулый, черные волосы с залысинами у лба тронуты сединой. Он что-то берет из шкафчика в аптеке, какие-то порошки или пузырек, неважно. Темновато, закрыты наружные ставни, мы понимаем, что аптека не работает. Он выходит через дверь за прилавком на внутреннюю лестницу, запирает замок, поднимается, что-то бормоча себе под нос, входит в комнату. Его жена, красивая женщина, моложавая, больше тридцати семи лет на вид не дашь, играет на фортепиано четвертую прелюдию Шопена. — Как ты себя чувствуешь, Ануш? — Ничего. Сегодня гораздо лучше, — она вздыхает. — Как это все не вовремя. Эта беременность. Наши дети уже выросли, и вот... А теперь еще война. Что с нами будет? Этот ребенок совсем не ко времени. — Что ты, родная! Ребенок — это счастье. Он подходит, кладет руки ей на плечи, она продолжает играть, покачивает головой: — Не знаю. Я его боюсь. Будто он угроза для всех нас. Для тебя, для меня, для Арто и Тати. Она смотрит в окно, мы тоже смотрим туда и видим: осеннее серое небо, во дворе вокруг старой кряжистой оливы бегает девочка-подросток. Она играет с собакой. Слышно, как она смеется и кричит: «Саро, Саро, ко мне, мальчик!» — огромный лохматый кавказец, едва ли не больше самой девочки, прыгает вокруг нее, катается по земле, метет хвостом от радости. Снова та же комната — теперь за фортепиано Татевик, худенькая, одетая в белое платьице, волосы заплетены в толстую косу, на шее выбившиеся пряди закручиваются колечками. Сквозь окно пробиваются солнечные лучи, падают на клавиши, окрашивают их в теплый желтый. Звучит та же музыка, но исполнение ученическое — запинки, повторы. Входит ее брат Артавазд. Ему лет восемнадцать на вид. Он в пальто. Татевик поднимает голову: — Арто, ты куда-то уходишь? Тот улыбается: — Да, я ненадолго. А ты все долбишь свои гаммы, Тати? Великая пианистка! Татевик вскакивает: — Гаммы? Ты совсем глухой? Это Шопен! — Ой, а я и не узнал, — смеется брат. Он подхватывает сестренку, начинает кружить ее, целует в щеки. Она вырывается: — Фу, противный, всю обслюнявил. Как Саро. Пусти, пусти меня. Дурак безмозглый! Выкрутившись из рук брата, девочка убегает. Молодой человек сразу перестает улыбаться. Теперь лицо его грустно, даже трагично — излом бровей, опущенные уголки губ — на лице пустота, ожидание. Чего? Вряд ли чего-то хорошего. Руки безвольны, плечи унылы. Он подходит к окну. Мы выглядываем из-за его плеча. Там, во дворе все та же вечнозеленая олива. Солнечные лучи скользят по глянцевой зелени. Пошел дождик, легкий, прозрачный. Пес и девочка в легком пальтишке, высоких ботиночках с пуговками и с непокрытой головой весело носятся по лужам двора. Выходить на улицу Татевик строжайше запрещено. Продолжение этой истории и переплетение остальных сюжетных нитей - в романе "Реки текут к морю".